Учение григория паламы кратко. Житие святого григория паламы

Игумен Дионисий (Шленов).
СВЯТИТЕЛЬ ГРИГОРИЙ ПАЛАМА: ЖИТИЕ, ТВОРЕНИЯ, УЧЕНИЕ.

Во второе воскресенье Великого Поста Православная Церковь празднует память святителя Григория Паламы. Портал Богослов.Ru публикует статью заведующего Греко-латинским кабинетом и преподавателя Московской духовной академии игумена Дионисия (Шленова), посвященную святителю.
Житие .
Родился будущий святитель в 1296 г., образование получил в Константинополе. После ранней смерти своего отца, сенатора Константина, происшедшей в 1301 г., Григорию выпало находиться под покровительством императора Андроника II. Таким образом, первые 20 лет жизни юноша жил при царском дворе, а в дальнейшем ему, обладавшему разнообразными дарованиями, предстояла быстрая и успешная карьера. Он изучал светские дисциплины и философию у самого лучшего учителя эпохи - Феодора Метохита, который был филологом и богословом, ректором университета и, как принято называть эту должность теперь, премьер-министром. Григорий Палама был лучшим из его учеников; особый интерес он проявлял к философии Аристотеля. В возрасте 17 лет Григорий даже прочел лекцию во дворце о силлогистическом методе Аристотеля перед императором и знатными лицами. Лекция оказалась столь успешной, что в конце ее Метохит воскликнул: «И сам Аристотель, если бы он был здесь, не преминул бы удостоить ее похвалы».

Несмотря на все это, Григорий оставался поразительно равнодушным к политике и миру. Около 1316 г., в возрасте 20 лет, он покинул дворец и философские занятия и удалился на Святую Гору, где предался подвижнической жизни и занятиям, тайнозрительным богословием. Он начал привыкать к великим подвигам, еще пребывая во дворце. На Афоне Григорий подвизался в келье неподалеку от Ватопеда под руководством препоподобного Никодима, от которого и принял монашеский постриг. После смерти своего наставника (ок. 1319) он переселился в Лавру святого Афанасия, где провел три года. Затем, начиная с 1323 г., он подвизался в скиту Глоссия, где проводил все свое время в бдениях и молитвах.

В 1325 г. из-за турецких нападений на Святую Гору он, наряду с другими монахами, вынужден был ее покинуть. В Фессалониках Григорий по просьбе своих спутников-монахов принял священнический сан. Оттуда он направился в область Верии, города, в котором некогда проповедовал апостол Павел, где и продолжил подвижничество. Пять дней в неделю, затворившись в тесной келье-пещере, находившейся на склоне заросшей густыми зарослями скалы над горным ручьем, он предавался умной молитве. В субботу и воскресенье он выходил из своего уединения для участия в общем богослужении, совершавшегося в монастырском кафоликоне.

Однако славянское нашествие, затронувшее и эту область, побудило Григория в 1331 г. снова вернуться на Святую Гору, где он продолжил отшельническое житие в пустыни святого Саввы на афонском предгорье над Лаврой. Эта пустынь сохранилась до сего дня. «Омываемая», как и во времена святителя Григория, афонскими ветрами, она поражает паломников своим абсолютным уединением и тишиной.

Затем на краткий срок Григория избрали игуменом монастыря Эсфигмен. Но, несмотря на попечения, взятые им на себя, он постоянно стремился вернуться к безмолвию пустыни. И достиг бы этого, если бы ученый монах из Калабрии (Южная Италия) по имени Варлаам (1290-1350) не побудил его встать на полемическую стезю. Спор с Варлаамом продолжался на протяжении 6 лет с 1335 по 1341 г.

Варлаам происходил из православной греческой семьи, хорошо знал греческий язык. Он посетил Византию и, в конце концов, оказался в Салониках. В середине тридцатых годов XIV в. оживились богословские дискуссии между греками и латинянами. В ряде своих антилатинских сочинений, направленных, в частности, против латинского учения об исхождении Святого Духа и от Сына , Варлаам подчеркивал, что Бог непостижим и что суждения о Боге не доказуемы. Тогда Палама написал аподиктические слова против латинского новшества, подвергнув критике богословский «агностицизм» Варлаама и его чрезмерное доверие авторитету языческой философии.

Это было первое богословское столкновение двух мужей. Второе произошло в 1337 г., когда Варлаам был оповещен некими простыми и неграмотными монахами о некоем техническом способе, который применяли исихасты при творении умной молитвы. Изучив также некоторые сочинения исихастских отцов, посвященные молитвенному деланию, он неистово напал на исихастов, называя их мессалианами и «пуподушниками» (?μφαλ?ψυχοι). Тогда на Паламу было возложено опровержение нападок Варлаама. Личная встреча обоих мужей вовсе не привела к положительному результату, но еще более обострила противоречие. На Константинопольском соборе 1341 г. (заседание состоялось 10 июня) Варлаам, обвинявший исихастов в неправильном способе молитвы и опровергавший учение о нетварном Фаворском свете, был осужден. Варлаам, хоть и испросил прощение, в июне того же года уехал в Италию, где принял затем римокатоличество и стал епископом Иеракским.

После собора 1341 г. и удаления Варлаама завершился первый этап паламитских споров.

На втором и третьем этапе споров противниками Паламы выступили Григорий Акиндин и Никифор Григора, которые в отличие от Варлаама не критиковали психосоматического метода молитвы исихастов. Спор принял богословский характер и касался вопроса Божественных энергий, благодати, нетварного света.

Второй этап спора совпадает с гражданской войной между Иоанном Кантакузином и Иоанном Палеологом и происходил между 1341 и 1347 г. 15 июня 1341 г. умер император Андроник III. Его преемник Иоанн V Палеолог был несовершеннолетним, поэтому в государстве произошли большие потрясения в результате ожесточенной борьбы за власть между великим доместиком Иоанном Кантакузином и великим дукой Алексеем Апокавком. Патриарх Иоанн Калека поддерживал Апокавка, в то время как Палама полагал, что государство может быть спасено только благодаря Кантакузину. Вмешательство Паламы в политическое столкновение, хоть он и не был особенно склонен к политике, привело к тому, что большую часть дальнейшей жизни он провел в заточениях и темницах.

Между тем в июле 1341 г. был созван еще одни собор, на котором Акиндин был осужден. В конце 1341-1342 г. Палама затворился сначала в монастыре святого Михаила Сосфенийского, а потом (после 12 мая 1342) в одной из его пустыней. В мае-июне 1342 г. состоялось два собора для осуждения Паламы, которые, однако, не дали никаких последствий. Вскоре Григорий удалился в Ираклию, откуда через 4 месяца был доставлен под конвоем в Константинополь, и заключен там под стражу в монастырь. После двухмесячного пребывания в храме Святой Софии, где святой Григорий вместе со своими учениками по праву убежища пользовался неприкосновенностью, он был заточен в дворцовую тюрьму. В ноябре 1344 г. на соборе святителя Григория Паламу отлучили от Церкви, а Акиндин, его главный противник, в конце того же года был рукоположен во диаконы и священники. Однако в силу изменений политической обстановки на соборе 2 февраля 1347 г. Григорий Палама был оправдан, а осуждены его противники.

После победы Иоанна Кантакузина и провозглашения его императором патриарший престол занял (17 мая 1347 г.) Исидор Вухир, друг исихастов, а Григорий Палама в скором времени был избран архиепископом Фессалоникийским. Тогда начался третий этап паламитских споров. Главным противником Паламы выступил Никифор Григора. Политические волнения в Фессалониках воспрепятствовали Григорию вступить в город для исполнения своих обязанностей. Господами положения здесь оказались зилоты, друзья Палеологов и противники Кантакузина. Они препятствовали приходу Паламы, вплоть до захвата Фессалоник Кантакузиным в 1350 г. До этого времени Палама посетил Афон и Лемнос. Попав же в Фессалоники, он смог умиротворить город. Однако его противники не прекращали яростно полемизировать. В силу этого в мае-июне и в июле 1351 г. были созваны два собора, которые осудили его противника Никифора Григору и провозгласили Паламу «защитником благочестия». На первом из этих соборов было утверждено учение о единстве Божества и различии между сущностью и нетварными энергиями. На втором соборе было принято шесть догматических определений с соответствующими шестью анафемами, которые сразу же после собора были включены с Синодик Православия. Помимо утверждения вышеуказанного различия между сущностью и энергией здесь была провозглашена непричаствуемость Божественной сущности и возможность приобщения Божественным энергиям, которые нетварны.

Отправившись в Константинополь в 1354 г. для того, чтобы выступить посредником между Кантакузиным и Иоанном Палеологом, Палама был пленен турками, которые держали его в плену около года, пока не получили от сербов искомый выкуп за его освобождение. Плен свой он счел уместным случаем для проповеди истины туркам, что и пытался делать, как видно из Послания Фессалоникийской церкви, а также по двум текстам Собеседований с представителями из числа турок. Видя, что уничтожение империи турками почти неотвратимо, он считал, что греки незамедлительно должны приступать к обращению турок в христианство.

После освобождения от турок и возвращения в Фессалоники свт. Григорий продолжил пастырскую деятельность в своей епархии до 1359 г. или, согласно новой датировке, до 1357 г. Сраженный одной из своих давних болезней, которые время от времени беспокоили его, святитель Григорий умер 14 ноября в возрасте 63 лет (или 61 года). Вначале его прославили как местночтимого святого в Фессалониках, но вскоре в 1368 г. соборным решением он был официально вписан в календарь Святой Софии патриархом Филофеем Коккиным, который составил его похвальное житие и службу. Сначало мощи святителя Григория были положены в кафедральном храме Святой Софии в Фессалониках, ныне частица его мощей хранится в митрополичьем соборе в честь Григория Паламы близ городской набережной.

Сочинения

Григорий Палама составил многочисленные сочинения богословского, полемического, аскетического и нравственного содержания, также как и многочисленные гомилии и послания.

«Житие Петра Афонского» - самое первое сочинение свт. Григория Паламы, написанное ок. 1334 г.

В «новых надписаниях» против надписаний Иоанна Векка и в двух аподиктических словах «Против латинян» (написаны в 1334-1335 г. или согласно новейшим датировкам в 1355 г.) рассматривается вопрос об исхождении Святого Духа. Святой Дух как ипостась исходит «только от Отца». «Ипостась Пресвятого Духа не есть и от Сына; Она не дается и не приемлется никем, но Божественная благодать и энергия» . Сходно с учением Николая Мефонского исхождение - это ипостасное свойство, в то время как благодать, которая является энергией, является общей для Трех Лиц Святой Троицы. Только с учетом этой общности можно говорить о том, что Дух Святой исходит от Отца, и от Сына, и от самого Себя. Этот взгляд на исхождение является общим со учением Никифора Влеммида и Григория Кипрского, которые, храня верность святоотеческому преданию, возлагали надежды на богословский диалог между Востоком и Западом.

Сочинение «Триады в защиту священнобезмолвствующих» было написано для того, чтобы отразить нападки Варлаама на исихастов, в нем разрешаются также все богословские вопросы, которые стали предметом спора. Сочинение делится на три триады, каждая из них подразделяется на три трактата. Первая триада, написанная весной 1338 г. в Фессалониках, посвящена вопросу о познании Бога. Выступая против только что сформулированной тогда позиции Варлаама, Палама настаивает на том, что путь познания Бога не является внешней философией, но откровением во Христе. Христос обновил всего человека, поэтому весь человек, душой и телом, может и должен участвовать в молитве. Человек, начиная с настоящей жизни, приобщается благодати Божией и вкушает в качестве залога дар обожения, которого он вкусит в полноте в будущем веке.

Во второй триаде (составлена весной-летом 1339 г.) он подвергает резкой критике утверждение Варлаама, что знание философии может принести человеку спасение. Человек не вступает в общение с Богом при помощи тварных средств, но только по Божественной благодати и через участие в жизни Христа.

В третьей триаде (написана весной-летом 1340 г.) он занимается вопросом об обожении и о Фаворском свете как о нетварной Божественной энергии. Человек не приобщается сущности Божией, иначе мы пришли бы к пантеизму, но приобщается природной энергии и благодати Божией. Здесь свт. Григорий систематически исследует основополагающее для его учения различие между сущностью и энергией. Те же вопросы рассматриваются в пяти посланиях: трех к Акиндину и двух к Варлааму, написанных в начале спора.

В вероучительных сочинениях («Святогорском томосе», весна-лето 1340 г.; «Исповедании веры» и пр.), и в сочинениях, непосредственно относящихся к спору («О божественном единении и различении», лето 1341 г.; «О божественной и обоживающей причастности», зима 1341-1342 г.; «Диалог православного Феофана с Феотимом», осень 1342 г. и пр.) - а также в 14 посланиях, адресованных монашествующим, лицам в священном сане и мирянам (последнее письмо направлено императрице Анне Палеологине) продолжают обсуждаться спорные вопросы между Паламой, с одной стороны, и Варлаамом и Акиндином, с другой.

Семь «Антирритиков против Акиндина» (1342-не ранее весны 1345 г.) были написаны с тем, чтобы опровергнуть соответствующие антирритики против Паламы, составленные Григорием Акиндином. В них говорится о последствиях не различения между сущностью и энергией в Боге. Акиндин, не принимая, что благодать является природной энергией сущности Божией, но тварью, впадает в результате в ересь большую, чем у Ария. Благодать Божия, говорит Палама, является святым как нетварный свет, подобный тому, который видели апостолы во время Преображения Христа. Этот нетварный свет и вообще все энергии Божии являются общим выражением единой сущности Отца и Сына и Святого Духа.

«Против Григоры» Палама написал 4 опровержительных слова (1 и 2 - в 1355, 1356; 3 и 4 - в 1356-1357). Григора принимал богословские тезисы Варлаама, утверждая, что благодать Божия и особенно свет Преображения был тварным. Палама опровергает аргументы Григоры и утверждает, что свет Преображения не был ни тварью, ни символом, но отблеском божественной сущности и подтверждением действительного общения между Богом и человеком.

Все вышеуказанные сочинения Паламы отличаются отчетливым полемическим характером, направлены на опровержение воззрений противников. Палама выражает свои богословские утверждения с полной ясностью и в своих не столь полемичных богословских и аскетических сочинениях. В «150 богословских, нравственных и практических главах» (1349/1350 г.) он излагает, пользуясь обычным для всех аскетических писателей Востока методом, основные темы своего учения в кратких главах. В некоторых случаях он приводит целые отрывки из своих предшествующих сочинений. Систематизировав свое богословское учение, он излагает его с ясностью и полнотой, наряду со своими философскими воззрениями.

Сочинение «К Ксении о страстях и добродетелях» (1345-1346 г.) адресовано монахине, занимавшейся воспитанием дочерей императора Андроника III. Это обширный аскетический трактат, посвященный борьбе со страстями и стяжанию христианских добродетелей.

Во время архипастырства в Фессалониках с амвона кафедрального храма свт. Григорий Палама произнес большую часть своих 63 гомилий, подтверждающих его глубокую духовность, богословские дарования и преданность Церкви. Хотя гомилии посвящены по преимуществу аскетико-нравственной и социально-патриотической тематике, в них находится место и для умозрений о нетварном Фаворском свете (в гомилиях 34, 35 «На Преображение Господне»). Некоторые из слушателей не могли уследить за мыслями гомилий святителя Григория из-за недостатка образования. Однако он предпочитает говорить высоким стилем с тем, чтобы «лучше возводить распростертых на земле, нежели низводить из-за них пребывающих на высоте». Впрочем, любой внимательный слушатель может достаточно ясно уразуметь сказанное.

Из текстов, относящихся ко времени его пленения у турок, наиболее ценно «Письмо к своей [Фессалоникийской] Церкви», которое помимо различных исторических сведений описывает некоторые из его собеседований и описан ряд эпизодов, где фигурируют турки.

Помимо вышеуказанных сохранилось немало более маленьких сочинений опровержительного, полемического, аскетического и богословского содержания и четыре молитвы.

Учение

Святитель Григорий Палама, пользуясь творчески переработанной богословской терминологией, сообщил новые направления богословской мысли. Его учение не было обусловлено только философскими понятиями, но было сформировано на совершенно иных принципах. Он богословствует на основании личного духовного опыта, который пережил, подвизаясь как монах, и сражаясь как искусный ратоборец против тех, кто искажал веру, и который он обосновал с богословской стороны. Потому и сочинения свои он начал писать в достаточно зрелом возрасте, а не в юные годы.

1. Философия и богословие

Варлаам уподобляет знание здоровью, которое неделимо на здоровье, подаваемое Богом, и на здоровье, приобретаемое благодаря врачу. Также и знания, божественное и человеческое, богословие и философия, согласно калабрийскому мыслителю, едины : «философия и богословие, как дары Божии, равны по ценности пред Богом». Отвечая на первое сравнение св. Григорий писал о том, что врачи не могут целить неисцельные болезни, они не могут воскрешать мертвых .

Далее Палама проводит предельно ясное различие между богословием и философией, твердо опираясь на предшествующую святоотеческую традицию. Внешнее знание совершенно отлично от истинного и духовного знания, невозможно «от [внешнего знания] научиться чему-либо верному о Боге» . При этом между внешним и духовным знанием существует не только отличие, но и противоречие: «оно настроено враждебно по отношению к истинному и духовному знанию» .

По Паламе есть две мудрости: мудрость мира и мудрость Божественная. Когда мудрость мира служит Божественной мудрости , они составляют единое древо, первая мудрость приносит листья, вторая плоды . Также «двойным является вид истины» : одна истина относится к богодухновенному писанию, другая - к внешнему образованию или философии. Перед этими истинами стоят не только разные цели, но и разные первоначальные принципы. Философия, начинаясь с чувственного восприятия, заканчивается познанием. Мудрость Божия начинается с блага за счет чистоты жизни, а также с истинного ведения сущих, которое происходит не от научения, а от чистоты . «Если ты без чистоты, хоть бы и изучил от Адама до кончины мира всю природную философию, ты будешь глупцом, а то и хуже, а не мудрецом» . Конец мудрости - «залог будущего века, неведение превышающее знание, тайное тайному причастие и невыразимое видение, таинственное и неизреченное созерцание и познание вечного света» .

Представители внешней мудрости недооценивают силу и дарования Святого Духа, то есть они сражаются против таинственных энергий Духа . Мудрость пророков и апостолов не приобретается научением, но преподается Духом Святым . Апостол Павел, восхищенный до третьего неба, просветился не мыслями и умом, но получил озарение «силы благого Духа по ипостаси в душе» . Озарение, происходящее в чистой душе, не является познанием, поскольку превосходит смысл и познание . «Главное добро» посылается свыше, является даром благодати, а не природным дарованием .

2. Богопознание и боговидение

Варлаам исключал всякую возможность познания Бога и изложения аподиктических силлогизмов о Божественном, потому что считал Бога непостижимым. Он допускал только символическое ведение Бога и то не в земной жизни, а только по разлучении тела и души.

Палама согласен в том, что Бог непостижим, однако эту непостижимость он приписывает основному свойству Божественной сущности. В свою очередь он считает возможным некоторое знание, когда человек обладает определенными предпосылками знания Бога, Который становится доступным через Свои энергии. Бог является одновременно постижимым и непостижимым, знаемым и незнаемым, рекомым и неизреченным. Знание Бога приобретается «богословием», которое бывает двойным: катафатическим и апофатическим. У катафатического богословия в свою очередь есть два средства: разум, который через созерцание сущих приходит к некоему познанию , и Писание с Отцами.

В Ареопагитском корпусе предпочтение отдается апофатическому богословию, когда подвижник, выйдя за пределы всего чувственного, погружается в глубину Божественного мрака . Согласно святителю Григорию Паламе тем, что выводит человека вне катафатики, оказывается вера, которая составляет доказательство или сверхдоказательство Божественного: «...всякого доказательства лучшее и словно некое не требующее доказательств начало священного доказательства есть вера» . П. Христу писал, что, по учению Паламы, «апофатическое богословие - это сверхъестественные действия веры» .

Духовно-опытным подтверждением веры оказывается созерцание, которое увенчивает богословие. В отличие от Варлаама для св. Григория созерцание выше всего, включая апофатическое богословие. Одно дело говорить или молчать о Боге, другое жить, видеть и обладать Богом. Апофатическое богословие не перестает быть «логосом», а «созерцание выше логоса» . Варлаам говорил о видении катафатическом и апофатическом, а Палама - о видении выше видения , связанном с вышеестественным, с силой ума как действием Святого Духа.

В видении выше видения участвуют умные очи, а не помысл, между которыми проходит непреодолимая пропасть. Обладание подлинным созерцанием Палама сравнивает с обладанием золотом, одно дело думать о нем, другое иметь в своих руках. «Богословствование столь же уступает этому видению Бога в свете и столь же далеко от общения с Богом, как знание от обладания. Говорить о Боге и встретиться с Богом не одно и то же» . Он подчеркивает особое значение «претерпевания» Божественного по сравнению с «богословствованием» катафатическим или апофатическим . Те, которые удостаиваются неизреченного видения, познают то, что выше зрения не апофатически, «но от видения в Духе этой боготворящей энергии» . «Единение и зрение во мраке» выше «такого богословия» .

В целом можно сказать, что Палама защищает православное богословие от «агностицизма», который пытался навязать Варлаам. Христианское богословие, исходя из единства и различия Божественной сущности и энергий, может изложить еще и аподиктические силлогизмы о Боге.

3. Сущность и энергии в Боге

Бог является непостижимым по сущности, но объективная ценность откровения Божия в истории человека познается по Его энергиям. Бытие Бога состоит из Его «самосуществующей» сущности , остающейся непостижимой, и Его действий, или энергий, нетварных и вечных. Через различие сущности и энергий стало возможным достижение познания Бога, непознаваемого по сущности, но познаваемого по энергиям теми, кто достиг определенной степени духовного совершенства. Непостижимость и неприобщимость божественной сущности исключает для человека какое-либо непосредственной участие в ней.

Учение о различии между сущностью и энергиями наиболее ярко представлено в творениях Каппадокийских отцов (IV в.), у святителя Иоанна Златоуста (конец IV в - начало V в.), в Ареопагитском корпусе (начало VI в.) и у преподобного Максима Исповедника (VII в.). Для Каппадокийских отцов учение о постижимости Божественной сущности было неприемлемо как один из тезисов Евномия, который, утверждая равные возможности богопознания для людей и Господа нашего Иисуса Христа, тем самым пытался принизить Сына Божия. Для автора Ареопагитик это учение было органичным следствием развивавшегося в корпусе апофатического богословия. Преподобный Максим Исповедник, своим возвышенным учением о логосах опровергая изнутри неизжитые остатки оригенизма, также во многом предвосхитил учение Фессалоникийского святителя.

В течение раннего средневековья велся спор между номиналистами и реалистами о бытии идей, а следовательно и о свойствах Бога. Отголоски этого спора можно усмотреть и в паламитском споре: антипаламиты отрицали действительное бытие свойств, а Палама в течение раннего периода полемики подчеркивал их бытие даже чрезмерно, говоря, что одно - это Божество, а другое царство, святость и пр. Они являются существенным в Боге, как говорится и в использовавшемся Паламой седальне на Преображение: «Сокровенное блистание под плотию существенного Твоего, Христе, и божественного благолепия на Святей Горе явил еси», - и в его собственных триадах, где он говорил о «свете божественного и существенного благолепия» .

Сам Григорий Палама неоднократно подчеркивал единство сущности и энергий. «Хоть и различается от божественной сущности божественная энергия, но в сущности и энергии единое Божество Бога» . Современный греческий специалист по церковной истории и праву Власий Фидас сформулировал учение святитель Григория так: «...[различие] непричаствуемой божественной сущности и причаствуемых энергий не отделяет нетварных энергий от божественной сущности, поскольку в каждой энергии является весь Бог, по причине неделимости божественной сущности» .

4. Обожение и спасение

Различие между сущностью и энергией в Боге дало Паламе основание для правильного описания обновления человека, которое произошло во Христе. В то время как Бог остается по сущности неприступным, Он дает человеку возможность вступить с Ним в действительное общение Своми энергиями. Человек, приобщаясь божественным энергиям или божественной благодати, получает по благодати то, что Бог имеет по сущности. По благодати и через общение с Богом человек становится бессмертным, нетварным, вечным, бесконечным, одним словом становится Богом. «Всецело мы становимся богами без тождества по сущности» . Все это получает человек от Бога как дар общения с Ним, как благодать, исходящую от самой сущности Божией, которая остается всегда непричастной для человека. «Обожение обоженных ангелов и людей не есть сверхсущностная сущность Бога, но сверхсущностной сущности Бога энергия, сосуществующая в обоженных» .

Если человек деятельно не участвует в нетварной боготворящей благодати, он остается тварным результатом творческой энергии Бога, и единственной связью, соединяющей с Богом, остается связь творения с его Творцом. В то время как природная жизнь человека является результатом Божественной энергии, жизнь в Боге - это приобщение Божественной энергии, которое ведет к обожению. Достижение этого обожения определяется двумя важнейшими факторами - сосредоточением и обращением ума к внутреннему человеку и непрестанной молитвой в некоем духовном бодрствованиии, увенчанием чего становится общение с Богом. В этом состоянии человеческие силы сохраняют свою энергию, несмотря на то, что они оказываются выше привычных себе мер. Подобно тому, как Бог снисходит к человеку, так и человек начинает восхождение к Богу, дабы воистину осуществилась эта их встреча. В ней весь человек охватывается нетварным светом Божественной славы, который вечно посылается от Троицы, а ум восхищается Божественным светом и сам становится светом. И тогда таким образом ум, как свет, видит свет. «Боготворящий дар Духа есть неизреченный свет, и он творит божественным светом тех, кто обогатился им» .

В данный момент мы соприкасаемся с одним из самых важных элементов учения Паламы. Опыт обожения и спасение человека являются возможной реальностью, начиная с настоящей жизни, со славным соединением исторического со сверхисторическим. Душа человека через приобретение вновь Божественного духа предвкушает отныне опыт Божественного света и божественной славы. Свет, который видели ученики на Фаворе, свет, который видят чистые исихасты ныне, и бытие благ будущего века составляют три этапа одного и того же события, слагаясь в единую сверхвременную реальность . Однако для будущей реальности, когда упразднится смерть, настоящая реальность является простым залогом .

Отождествление сущности и энергии в Боге, которому учили противники Паламы, разрушает самую возможность осуществления спасения. Если не существует нетварной благодати и энергии Божией, тогда человек или же приобщается Божественной сущности, или не может иметь никакого общения с Богом. В первом случае мы приходим к пантеизму, во втором разрушаются самые основания христианской веры, согласно которой человеку предлагается возможность действительного общения с Богом, которое осуществилось в богочеловеческом лице Иисуса Христа. Нетварная благодать Божия не освобождает душу человека от оков тела, но обновляет всего человека и переносит его туда, куда Христос вознес во время Своего Вознесения человеческую природу.

5. Учение о нетварном свете

Учение Паламы о нетварном свете божественного Преображения является одним из наиболее основополагающих, господствующих в его сочинениях направлений. Он ведет речь на основании своего собственного опыта, бывшего отправной точкой для его богословствования. Свет, который осиял Христа во время Преображения, не был тварью, но выражением Божественного величия, видения коего удостоились ученики, получив возможность видения после соответствующего приуготовления Божественной благодатью. Свет этот не был тварным «символом Божества», как полагал Варлаам , но божественным и нетварным. Святитель Григорий писал в ответ Варлааму: «Весь лик божественных богословов боялся назвать символом благодать этого света... чтобы никто не посчитал тварным и чуждым Божеству этот божественнейший свет...»

Преподобный Максим Исповедник действительно называет этот свет символом, но не в смысле чувственного символа, символизирующего нечто высшее и духовное, а в смысле высшего «аналогически и анагогически», который полностью остается непостижимым для человеческого ума, но содержит в себе знание богословия, и преподает его способному увидеть и воспринять. Преподобный Максим пишет также о фаворском свете как о «природном символе Божества» Христа

Часто идеи святителя Григория рассматривают как имеющие отношение к исключительно монашеской практике. Почтенные старцы, подобно йогам, сидят по своим келиям, овладевают особой техникой дыхания, а для большей сосредоточенности смотрят на свой пупок (так карикатурно писал об исихастах основной оппонент святителя – монах Варлаам Калабрийский из Калабрии в Италии). Но на самом деле оппонент святителя Григория ошибался. Хотя бы потому что апостол Павел заповедовал «непрестанно молиться и за все благодарить» всех христиан, а не только иноков: «Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите: ибо такова о вас воля Божия во Христе Иисусе» (1 Фес 5, 16-18).

Монах Варлаам приехал в Константинополь и начал полемику с Григорием Паламой, продолжавшуюся 6 лет до 1341 года. Главное их расхождение состояло в том, что Варлаам считал невозможным реальное познание Бога или встречу с Ним в земной жизни.

По мнению же Григория Паламы, такая встреча возможна, в той мере, в какой Святой Дух может открыть человеку. При этом речь идет не о физическом видении, а о внутреннем созерцании «умными очами». Палама утверждает, что Бог непознаваем и недоступен в своей сущности. Однако человек имеет возможность приобщения к нетварной Божественной энергии, говоря о которой святитель использует образ Фаворского света. При этом эта Божественная энергия преображает все наше существо: наш ум, нашу душу и даже наше тело.

Разумеется, для этого нужны не только рациональные, умственные усилия, но и духовная жизнь, аскеза, пост и молитва. Целью этого пути является обожение, т.е. соединение человека с Богом, приобщение к Божественной жизни при помощи Божественной благодати и созерцание Божественных энергий – нетварного света.

Оппоненты же Паламы утверждали, что человек не может реально приобщиться Богу, а Его энергии являются тварными. Но если не существует нетварной благодати (Энергии), то человек или приобщается непосредственно самой Божественной сущности, что логически невозможно, или вообще не может иметь никакого реального общения с Богом.

Напротив, Православная Церковь поддержала святителя Григория и признала его учение о нетварной энергии, которая есть Сам Бог вне Своей сущности.

После 1347 года святитель Григорий был избран епископом Фессалоникийским (как раз того города, жителей которого апостол Павел и призвал всегда молиться), год провел в плену у пиратов, ожидая выкупа за себя, после этого несколько лет управлял своей епархией и скончался 14 ноября 1359 года от болезни. Ему было чуть больше 60 лет.

Святитель Григорий Палама – ориентир для всех нас

Ректор Коломенской духовной семинарии, епископ Зарайский Константин о святителе Григории Паламе.

Личность святителя Григория Паламы, жившего в далеком XIV веке, поставлена святой Церковью ориентиром всем нам для того, чтобы мы научились чему-то очень важному в его подвиге и в его учении. Чем же важен для Церкви опыт и свидетельство великого Фессалоникийца?
Византийский аристократ, в молодости ушедший в монахи, замечательный богослов, миротворец, аскет, посвятивший свою жизнь защите и философской концептуализации мистического опыта православного монашества – святитель Григорий является одним из тех вселенских учителей Церкви, который и сам достиг вершин богопознания и смог изложить и передать нам великий опыт православного подвижничества.

Великий делатель Иисусовой молитвы, он утверждал истины о Божественном Фаворском Свете не на основе книжной учености и логических умозаключений, но на основе реального духовного опыта, опыта, укорененного в Священном Предании Церкви.

Его жизнь и богословие – это ориентир всем нам. Его пример показывает, что на пути духовного возрастания, пути покаяния, поста и молитвы, возможна реальная встреча с самим Богом и благодатное, райское пребывание с Ним.

Для всякого человека важно, чтобы в своей жизни он выбирал как ориентир и пример таких людей, которые являлись лучшими в своем деле. Для православного христианина, призванного к деятельной духовной жизни, одним из таких примеров, безусловно, является святитель Григорий Палама, искатель Бога, обретший Его и возвестивший нам о возможном для каждого из нас Рае.

Полемика с Варлаамом

Афонские иноки были крайне взволнованы нападками Варлаама и обратились к одному из выдающихся византийских подвижников и ученых – Григорию Паламе с просьбой поговорить с Варлаамом и убедить его прекратить словесные и письменные на них нападки и не оскорблять святых мужей, почитающих божественный огонь.

Палама, имевший и раньше повод высказываться против богословско-философских воззрений Варлаама, теперь со всей силой своего ученого таланта и литературного уменья выступил против порицателя византийского монашества и его резких суждений о богоугодной исихии.

Варлаам и его сторонники возражали против такого понимания взаимоотношений сущности Божества и Его энергии и в дальнейшей полемике пришли к пантеистическим воззрениям.

Учение Варлаама как еретическое вызвало осуждение Церкви. По поводу него созывались соборы в , , , и . На этих соборах учение Паламы и его сторонников было признано согласным с учением церкви, а Варлаам и его ученики анафематствованы. В 1351 году сам святитель, вслед за патриархом Каллистом , подписал Соборный томос против единомышленников Варлаама и Акиндина .

Результаты соборных постановлений выразились в следующих статьях Синодика, провозглашаемого в Неделю Торжества Православия , вошедших в его состав в году:

Анафема тем, которые принимают воссиявший от Господа свет при Божественном Его преображении то за образ и тварь и призрак, то за самое существо Божие, и которые не исповедуют, что Божественный тот свет не есть ни существо Божие, ни тварь, но несозданная и физическая благодать и осияние и энергия, всегда происходящая из самого существа Божия.
Анафема тем, кто принимает, что Бог не имеет физической энергии, а одно только существо, и что нет никакого различия между существом Божиим и энергией, кто не хочет думать, что как соединение Божественного существа и энергии неслиянно, так и различие неизменно.
Анафема тем, кто принимает, что всякая физическая возможность и энергия Божества есть создание.
Анафема тем, которые говорят, что если допустить различие в существе и энергии Божества, то значит мыслить Бога существом сложным.
Анафема тем, кто думает, что одному только существу Божию свойственно имя Бога, а не энергии.
Анафема тем, кто принимает, что существо Божие может быть приобщаемо (т.е. людям), и кто не хочет допустить, что приобщение свойственно благодати и энергии.
Вечная память святейшему митрополиту Солунскому Григорию Палама, который низверг еретиков Варлаама и Акиндина , дерзнувших назвать физическую и нераздельную энергию и возможность Божества, а равно и все физические свойства Святой Троицы созданными, а также привносить учение о платоновских идеях и эллинские мифы.

Мощи и почитание

Святитель Григорий был причислен к лику святых вскоре после смерти, ибо еще при жизни сподобился откровений и имел дар исцеления. Его тело было погребено в соборе Святой Софии в Фессалониках , где от его мощей стали происходить чудеса, а в монастыре Великая Лавра на Афоне и в Кастории началось его местное почитание как святого. Константипольский патриарх святитель Каллист I запросил у фессалоникийцев точное изложение сведений об этих чудесах, на основе которого преемник Каллиста на Константинопольской кафедре святитель Филофей Коккин составил Похвальное слово и службу в честь новоявленного святого . Прославление состоялось в году, когда синодальным деянием его празднование было установлено в день его кончины - 14 ноября .

Пересказ Жития святителя Григория на новогреческом языке, сделанный преподобным Афанасием Паросским , был издан в Вене в году и вошёл в сборник "Неон Эклогион", составленный преподобным Никодимом Святогорцем (Венеция , ). В этом Житии говорилось о новых чудесах святителя и излагалось засвидетельствованное Иерусалимскими патриархами Нектарием и Досифеем II чудесное потопление анафематствовавших Григория Паламу католиков на острове Санторин (Тира) в году.

В иконописной традиции изображается в богослужебном облачении (подризнике, епитрахили, поясе, поручах, палице, фелони [простой или крещатой] или сакосе, омофоре) и сапожках с благословляющей десницей и Евангелием в левой руке . Типом грек, сед, волосы кудрявы, борода большая, широковатая; лицо приятное со слезливыми глазами; кроток, очень умен .

Молитвословия

Тропарь, глас 8

Правосла́вия свети́льниче, / Це́ркве утвержде́ние и учи́телю, / мона́хов добро́то, богосло́вов побо́рниче непребори́мый, / Григо́рие чудотво́рче, Фессалони́тская похвало́, / пропове́дниче благода́ти, // моли́ся вы́ну спасти́ся душа́м на́шим.

Тропарь, глас 8

Правосла́вию наста́вниче, святи́телем украше́ние, / богосло́вцем побо́рниче непобеди́мый, Григо́рие чудотво́рче, / Солу́ню вели́кая похвало́, пропове́дниче благода́ти, // моли́ Христа́ Бо́га спасти́ся душа́м на́шим.

Кондак, глас 8

Существует общепринятая тенденция, говоря о христианском Востоке и Западе, подчеркивать различия в «духе», которым обе части христианского мира руководствуются при решении богословских проблем. Наблюдается и тенденция преувеличивать эти различия, фактически не изменявшиеся до и после «схизмы». Обращаясь к богословию благодати, важно иметь в виду, что расхождения, существующие в этом особом вопросе вероучения, реально зависели от исторического подхода к проблеме, различного на Востоке и Западе. Запад со времен блж. Августина рассматривал учение о благодати как самостоятельную тему. Сталкиваясь с вызовом пелагианства, западные богословы делали упор на «повреждение» человеческой природы первородным грехом. В противовес антропологическому оптимизму пелагиан, на Западе максимально акцентировали «необходимость» благодати, на том основании, что человек только лишь собственными усилиями спастись не может.

На Востоке же учение о взаимоотношениях Бога и человека формировалось великими спорами о божестве Христа, а затем и о монашеской духовности. В обоих случаях главной богословской предпосылкой было «присутствие Христа» в Церкви и ее членах, невзирая на ущербность человеческого естества, обусловленную грехопадением. Антитезой антропологическому оптимизму (который имел место и на Востоке) выступал не пессимизм, а откровенно теоцентрическое богословие славы , которое часто интерпретировалось на Западе как признак латентного «монофизитства», присущего восточнохристианскому богословию.

Вспомним, что главным доводом отцов в споре с арианами был довод сотериологический: человеческое спасение не совершилось бы, если бы Христос не был истинным Богом. Спасение, невозможное для тварных существ, предоставленных собственным силам, может быть даровано лишь Богом. Поэтому надлежало, чтобы Сын Божий, и Он один, принес жертву, необходимую для восстановления человека. Этот тезис особенно развит у свт. Кирилла Александрийского. Все жертвы, приносимые падшими созданиями, недействительны. Ясно, что Христос был Первосвященником не как Бог, ибо Бог не имеет нужды приносить жертвы Самому Себе. Но Он был Бог и человек одновременно. И Бог – т. е. уникальная ипостась Христова – был единственной движущей силой в деле Спасения. Но, как говорили свтт. Григорий Богослов и Кирилл Александрийский, «что не воспринято, то не уврачевано». Человеческая же природа воспринята в ипостась Бога-Слова во всей полноте – не как природа отдельных представителей человеческого рода, но как наша общая природа . Таким образом, Христос – это Новый Адам. Вот почему основное направление в догматическом богословии Востока изначально ориентировано на учение, согласно которому благодать Христова не только освящает мир, но и присутствует в мире во всей полноте. Восточная эсхатология в самой основе своей была, если пользоваться современным языком, «осуществленной эсхатологией». И в этой ее осуществленности – главное доказательство божественности Христа.

Другое течение богословской мысли, имевшее решающее влияние на учение о благодати, представлено великими подвижниками духа, многие из которых сыграли ведущую роль в вероучительных спорах своей эпохи (например, свт. Григорий Нисский и прп. Максим Исповедник). Это великое направление восточно-христианской духовности, ставшее с недавних пор объектом пристального изучения, хронологически почти совпало с расцветом неоплатонической философии (IV в. и далее). Обе мистические школы, христианская и языческая, нередко использовали одинаковую лексику, заимствованную у Платона и стоиков. Христиане подвергались вследствие этого немалому искушению: ведь их противниками оказались носители живой и мощной мистической традиции, хорошо знакомой им самим по прежнему образованию, но всецело ограниченной природным порядком вещей, а потому не оставлявшей места Христу и Боговоплощению.

Из-за невозможности рассмотреть в краткой статье все аспекты православного учения о благодати, мы сосредоточимся на идеях великого византийского наставника XIV столетия свт. Григория Паламы, поскольку его толкование вопроса стало вершиной в развитии восточнохристианской мысли. И хотя его идеи все чаще привлекают внимание современных богословов, приходится констатировать, что сокровищница мысли Паламы и доныне остается в значительной степени неисследованной, а многие важнейшие его сочинения – неопубликованными. Это тем более печально, что Православная Церковь, рядом соборных определений одобрившая паламитское учение и осудившая его оппонентов, с одной стороны, и установившая его литургическое почитание – с другой, признала его одним из самых выдающихся своих учителей. Далее мы попытаемся хотя бы бегло рассмотреть основные элементы учения Паламы, основываясь преимущественно на неопубликованных текстах из рукописного собрания Парижской Национальной библиотеки (фонд Куалена).

Богословские споры XIV в., известные как «исихастские споры», выросли из полемики между философом Варлаамом Калабрийцем и Паламой по поводу двух вопросов. Первый из них был скорее «академическим», но важность его, кажется, и до сих пор не вполне оценена. Возможны ли «доказательства» в богословии? Является ли знание о Боге, приобретенное человеком, настолько достоверным, чтобы приписывать ему абсолютную ценность? Оба участника спора заявляли себя последователями Псевдо-Дионисия Ареопагита, а Варлаам был чуть ли не официально признан толкователем трактата «О Божественных именах» . Но в своем понимании Ареопагита они решительно расходились. Для Варлаама «апофатическое богословие» было всего лишь разновидностью агностицизма: Бог непознаваем, а потому и «доказать» о Нем что-либо невозможно . Следовательно, и богословие обладает лишь относительной и «диалектической» ценностью.

Попутно заметим, что было бы ошибкой считать Варлаама представителем латинской схоластики: агностицизм его столько же заострен против Паламы, сколько и против томистского богословия. В своих антилатинских сочинениях он прямо ополчается на Аквината (одно из них – Paris, gr. 1278, fol. 131v-132v – так и озаглавлено: «Против Фомы»).

Для Паламы, напротив, богословие есть самое достоверное знание, ибо Бог, будучи непознаваемым, открыл Себя – и значит, стал доступен человеку. «Апофатическое богословие», имеющее источником природный ум, возможно и вне Откровения. В нем нет ничего собственно христианского, поэтому его исходные положения могут быть сформулированы и языческими философами. В контексте же Откровения оно превращается в путь положительного и объективного познания, ибо созерцание и «переживание» (πάσχειν ) «непостижимости» Бога, Который, сверх всякого разумения, открыл Себя Сам, служит средством живой с Ним связи . Итак, с самого начала полемики свт. Григорий противопоставил знание о Боге, основанное на Откровении во Христе, гуманистической и релятивистской концепции отношений Бога и человека .

Второй пункт разногласий известен лучше, поскольку он, в силу своей специфики, встретил более широкий отклик в византийском обществе того времени. Пункт этот касался духовной практики монахов-исихастов, к которой проявлял интерес Варлаам. Палама готов был признать, что занятие Иисусовой молитвой (соединяемой с определенными физическими упражнениями) может быть опасно для тех, кто приступает к ней без должной подготовки, не уразумев прежде всего ее главной цели и чисто духовной природы. Тем не менее он сразу перенес проблему в догматическую плоскость и начал рассматривать ее в связи с первым пунктом своей полемики с Калабрийцем. Проведя свыше двадцати лет в монастырях Святой Горы Афон, Палама все же не принадлежал к мистикам такого склада, как, например, прп. Симеон Новый Богослов. Палама был прежде всего «догматистом». Никогда не упоминая о собственных мистических переживаниях (откуда не следует, что их у него не было), он неизменно отстаивал объективную возможность и даже необходимость для каждого христианина быть в непосредственном и живом общении со Спасителем, с Богом. Историческая роль Паламы в том, что он, стремясь утвердить древнюю духовную традицию христианского Востока на незыблемом догматическом основании, обрел это основание в догмате Боговоплощения и в сакраментальной жизни Церкви.

В системе Паламы есть два аспекта, проясняющих его учение о божественном присутствии в человеке, где он выступает решительным противником Варлаамова агностицизма и находит оправдание мистической практике исихастов. Нападая на монахов, Варлаам порицал принятый у них обычай во время молитвы удерживать свой взор на «средине тела» и высмеивал их уверенность, что это позволяет, не рассеиваясь мирскими впечатлениями, достичь созерцания Божественного света. Такая практика дала ему повод заклеймить исихастов прозвищем «пуподушники» (όμφαλόψυχοι ). Мистическая тема «возвращения к душе в ее сокровенной глубине», развитием которой была исихастская духовность, могла быть развернута и вспять, к неоплатонизму, согласно которому душа, сама имеющая божественное происхождение, может познавать Бога через познание себя. Эта идея широко разрабатывалась христианским платониками, связавшими ее с библейским учением об образе Божием в человеке, который был затемнен грехопадением, но восстановлен Христом и теперь доступен созерцанию в состоянии мистической сосредоточенности. Та же тема нередко звучит у Евагрия, свт. Григория Нисского, блж. Августина, прп. Максима Исповедника и многих других авторов. У Паламы же она выходит на особое место и приобретает такие акценты, которые делают его учение куда более близким богословию Павловых посланий и христологии александрийской школы (в частности, свтт. Афанасия и Кирилла). Отсюда и строгое различение у него между христианским мистицизмом и неоплатонизмом. Явно полемизируя с сократовским «познай самого себя», Палама утверждает, что вне Боговоплощения любое наше погружение внутрь себя приводит лишь к созерцанию падшего и поврежденного естества, ибо образ Божий в нем затемнен грехом. Когда противники, силясь доказать, что Бога можно достигнуть и помимо Христа, напоминали ему об образе Божием в человеке, Палама называл их «иконогностами» (είκωνογνώσται ), т. е. познавателями образа, противопоставляя такому видению отношений между Богом и человеком полноту богообщения у христиан:

<...> все или большинство страшных ересей берут начало там же, откуда исходят и наши иконогносты, говорящие, что человек обретает Божий образ через знание и через знание же божественно преобразуется душа .

Особенно примечательны следующие слова:

И если Сын Божий не только соединил с нашей природой – о безмерность человеколюбия! – Свою Божественную сущность и, приняв одушевленное тело и разумную душу, «явился на земле и обращался среди людей» (ср.: ), но – о изобилие чуда! – смешивая Себя через причастие Своего святого тела с каждым из верующих, Он соединяется и с самими человеческими существованиями, становясь одним телом с нами и делая нас храмом всего Божества – потому что в теле Христове «телесно живет вся полнота Божества» (ср.: ), – то неужели Он не просветит и не озарит души достойных причастников божественным блеском Своего тела в нас, как Он осветил тела учеников на Фаворе? Тогда Господне тело, еще не смешавшееся с нашими телами и носившее в себе источник благодатного света, внешне освещало его достойных учеников и внедряло в их душу просвещение через чувственные глаза; теперь, смешавшись с нами и живя в нас, оно тем более должно озарять душу изнутри .

Здесь свт. Григорий заново утверждает истину, нередко затемнявшуюся под влиянием неоплатонизма: спасение и освящение, которое принес Христос, объемлет всего человека, его душу и тело. Вот почему христианское вероучение, говоря о действии в нас благодати Христовой, никогда не игнорировало тело:

Залог будущих благ получает не только душа, но и тело, вместе с ней стремящееся к ним по евангельскому пути. Отрицающий это отвергает и воскресение тела в будущем веке .

Вот почему и исихаст, концентрирующий внимание внутри себя – в душе или теле – ищет не особых психологических состояний, но Самого Христа, живущего в нем, Чье Царство «внутрь нас есть» [ср.: ] и является нам более осязательно, чем при созерцании его апостолами на Фаворе. Тогда они созерцали Славу [Божию] извне, как покуда еще им не принадлежавшую; ныне же, когда мы пребываем в Церкви и питаемся ее таинствами, «тела наши суть храмы Духа Святого» (ср.: ) и участники дела Христова в мире, «пути евангельского» – проповеди Слова Божия.

Особого внимания заслуживает другой аспект богословия Паламы, отчетливо просматривающийся и в уже цитированных текстах: важное значение, какое придает он истории . Выше мы отмечали, сколь существенным представлялось Паламе различие между «самопознанием» вне Христа и созерцанием тела Христова в человеке, которое стало возможным благодаря историческому событию нашего Искупления. То правда, что Палама, следуя хорошо известному толкованию свт. Григория Нисского, нередко указывал на синайское восхождение Моисея как на прообраз таинственного восхождения души к Богу. Но, согласно Паламе, Моисей – вкупе с другими праведниками Ветхого Завета, которые «видели Бога», – сподобился быть боговидцем по особой благодати Божией, дарованной как предвосхищение Христова пришествия. Во Христе же эта благодать подается уже не отдельным избранникам, но становится «сверхразумным знанием», которое «обще всем верующим во Христа» . В Новом Завете мы обретаем не просто «богоявления» (θεοφάνιαι ), но живую реальность – Церковь, Тело Христово, все члены которого имеют доступ к Отцу. Опираясь на эту реальность, Палама и выступает против Варлаамова агностицизма. И опять-таки, здесь нет даже намека на особую и привилегированную категорию «гностиков», познающих Бога более совершенным способом, чем остальные члены Церкви.

Но и Церковь, как реальность, в которой христиане участвуют своим духовным опытом, уже сама есть предвосхищение грядущего Царства Божия. Здесь невозможно привести все тексты Паламы, где созерцание света, достигаемое делателями «молитвы Иисусовой» трактуется как «залог» (άρραβών , ср.: ; ) Царства Божиего. Паламитское богословие никогда не рассматривает мистическую жизнь статично или отвлеченно, но всегда в связи с историческими событиями, на которых основано наше спасение. И вновь роль созерцательного монашества толкуется Паламой в эсхатологической перспективе. Монахи – это те, кто наиболее глубоко осмыслил и наиболее полно воплотил грядущее Царство. Они – те же пророки Нового Завета, с тем лишь отличием, что не просто одарены особыми откровениями, но и избирают «образ жизни» (πολιτεία ), позволяющий им зримо проявлять то состояние «чаяния», в котором живет ныне вся Церковь .

Таким образом, богословие Христова Присутствия – Присутствия живого и обоживающего, – будучи характерной особенностью восточного христианства, достигает у Паламы своего высшего развития. Все высказывания свт. Григория о сущности Божией и Божественных энергиях следует интерпретировать в свете его христологии и сотериологии, не пытаясь втиснуть их в прокрустово ложе философских категорий, что сам он решительно оспаривал у своих противников. Переходя теперь к этим доктринальным предпосылкам, нам нужно остановиться в первую очередь на том, как описан у Паламы «новый человек» во Христе:

<...> будучи светом и видя свет посредством света: взглянет ли [он] на себя – видит свет; на то ли, что видит, – все тот же свет; на то ли, через что видит, – свет и здесь; и единение в том, чтобы всему этому быть одним <...> .

Во Христе человек соделывается духом, ибо он «в Боге». Предмет постоянного внимания Паламы – не те исключительные дары, которых сподобляются избранные мистики, а нормативное состояние всех христиан, которое есть непременное условие истинного богопознания. Чтобы видеть свет, надо самому стать светом, надо стяжать ту сверхприродную энергию, обладать которой без Христа не может ни одно тварное существо, но которой потенциально обладают все принявшие крещение. «Став же духом и в Духе видя, как не узрит он подобное в подобном…?»

Это подобие Богу (то же, какое имел в раю Адам) искупленный человек обретает во Христе. Для него, таким образом, открывается новая возможность познавать Бога – возможность, которой лишен «ветхий человек» и которая закрыта для «природного познания» . Главный упрек Паламы его оппонентам сводится к тому, что они не признают коренного различия между познанием во Христе и естественным познанием, доступным и эллинским философам древности, для которых само Откровение – всего лишь высшая ступень одного и того же процесса познания. Напротив, для Паламы христианское Откровение предполагает полную и всецелую трансформацию человеческого естества – тела, души и духа. Оно не просто более расширенное познание объективных истин, которые и прежде могли быть познаны в «естественном порядке». Святоотеческое богословие всегда строго подчеркивало бездну, отделяющую тварь от Творца в силу различия их природы . Поэтому восточнохристианское богословие исключает такое понятие, как «тварная благодать». Терминологически оно оказалось бы чудовищной несообразностью. Палама, со своей стороны, твердо настаивает на этом различении природ: «Не во власти сотворенного видеть Единого» .

Вот почему видение Бога доступно христианам благодаря той нетварной силе, какую получают они во Христе. «Как же видели очи нетварную славу? Переустроенные силой Духа и приобретшие силу, какой у них прежде не было, и ставшие духом, и в духе видя, созерцали славу Духа» . Именно непреодолимость бездны между Творцом и тварью заставляет нас признать нетварную природу Божественных энергий, приводящих человека – во Христе – к богопознанию. Бога не видело доселе ни одно тварное существо . Но во Христе человек обретает «боговидность» (θεοειδής ) и становится Богом по благодати . Особенно важны в этом смысле следующие строки из письма Паламы к Акиндину:

Итак, Павел был всего лишь тварным существом, когда жил жизнью, сотворенной из небытия повелением Божиим. Когда же начал жить не этой жизнью, а той, какая приходит чрез вселение Бога, то соделывается нетварным по благодати .

В связи с этим текстом хотелось бы особо подчеркнуть личностный характер рассуждений Паламы. Жизнь Павла становится нетварной именно как жизнь личности , и происходит это через восприятие благодати, или Божественной энергии, которая есть не что иное, как жизнь Бога. В другом месте Палама говорит:

<...> благодать нетварна; это вот и дается и посылается и даруется от Сынов ученикам <...>; и она есть свет, открывающийся в таинственном озарении и ведомый лишь достойным, ипостасный (ένυπόστατος ), но не потому что у него собственная ипостась (ούχ αύθυπόστατος ), а потому что Дух посылает эту жизнь «в ипостась иного», где она и созерцается .

Эти тексты позволяют понять паламитское учение об энергиях в его экзистенциальном и динамическом аспектах. Для Паламы Божественные энергии, далекие от того, чтобы быть «эманациями» или «идеями», главным признаком которых в языческой философии признавалась их вечная неподвижность, суть не что иное, как Божественная жизнь , вечная в Боге, но при этом сообщаемая во Христе. Итак, Паламе свойственно – и здесь ясно обнаруживается его укорененность в библейско-святоотеческой традиции – истолковывать «обожение» (θέωσις ) человека в динамическом плане, а не систематизировать «результаты» воздействия благодати на человеческую природу.

В учении Паламы о Боге прослеживается все тот же экзистенциальный подход. Желая пояснить одну мысль и имея в виду Павлово что можно знать о Боге (), он пишет:

Но, во-первых, его следовало бы называть Богом; ибо это имя мы получили для него от Церкви, и беседуя с Моисеем, Бог сказал не «Я есмь сущность», а Я есмь сущий (), не от сущности ведь Сущий, а от Сущего сущность: Сущий объял в себе все бытие .

Возражая на обвинение, будто он, различая в Боге сущность и энергии, ставит под сомнение Божие единство, Палама настойчиво утверждает, что «Акиндин, отрицающий отличие таковых вещей друг от друга, сказал “одно” вместо “Одного”…»

Итак, энергии являют Живого Бога в Трех Лицах, хотя для нас по-прежнему остается неведомым, что есть Бог, т. е. Его сущность. Однако энергии эти – не «часть» Бога, которую мы видим (утверждать такое было бы кощунством), но всецелый Бог – настолько, насколько Он может быть явлен.

<...> Бога созерцают «видимо, а не в загадках» (ср.: ); <...> Он срастается с достойными как с Собственными членами и единится с ними вплоть до всецелого переселения во всецелых праведников, равно как и они всецелыми всецело переселяются в Него .

Здесь нет ничего общего с «эманатизмом» философских учений, видящих в Боге «сущность», а не Живое Бытие и поэтому вынужденных выбирать между абсолютной трансцендентностью и различными формами пантеизма. Палама не рассматривает отношения между сущностями, но всегда – между Богом и человеческими ипостасями. Последние не могут, разумеется, участвовать в сущности Божией, иначе бы они стали богами по существу и Богу пришлось бы «претерпевать» (πάσχει v) их божественность, а это означало бы, что Он утратил Свою свободу как Податель благодати . Но человеческие ипостаси могут стать божественными при посредстве Божественной «энергии», – т. е. благодаря свободному акту воли Божией, единственный субъект которой есть Сам Бог, – и через получение во Христе всей полноты Божественной жизни.

Таковы, как представляется, элементы богословия свт. Григория Паламы, которые помогли разработать окончательную формулировку учения, утвержденного соборами 1341 и 1351 гг. И только в этой перспективе оно может быть понято надлежащим образом.

Канонизацией свт. Григория Православная Церковь стремилась указать христианскому богословию верный путь, не зависящий от аргументов, восходящих к философии и чуждых Откровению, в особенности – от той философии, что ныне именуется «эссенциалистской». И может быть, именно наша эпоха, возвращаясь к более «экзистенциальному» восприятию Бога и мира, окажется и более способной оценить этот важнейший аспект православного богословия, нежели это сумели сделать в прошлом.

Doctrine of Grace in St. Gregory Palamas

Опубл. в: SVSQ. Vol. 2. № 2. 1954. P. 17–26. На рус. яз. публикуется впервые.

Пер. с англ. Ю. С. Терентьева.

Христос нас соделал блаженными, тех, которые скорбят о своих грехах и утрате своего спасения, причиной чего является грех. Впрочем это слово говорит о том, что печаль эта именуется блаженством.

Печаль, поскольку она согласно со святоотеческой и аскетической традицией, является божественным плодом, однако она предполагает и синергию человека, который имеет нужду в смирении, самоукорении, злострадании, посте, бдении, и, главным образом, в молитве. И это состояние беспопечительности человека приобретается им добродетелями и подвигом, а чтобы достичь печали по Богу, он укрепляется опытной жизнью в безмолвии, которая свидетельствует о том, что эта печаль не является причиной болезненности и безнадежности, но она создает в человеке условия для переживания им и ощущения духовной радости, утешения и, согласно свт. Григорию Паламе, «угощения сладчайшей радостью». И когда ум оказывает помощь в том, чтобы возвысится над прилипшими страстями, вводится бесстрашие в подлинную сокровищницу души и им человек приучается «в тайне» возносить молитву Отцу.

Существует множество причин по которым верующему человеку необходимо иметь печаль. Как и ученики Господа скорбели по причине лишения «во-истину благого Учителя», так и нам, когда мы подвергаемся такому же лишению и отсутствию Христа в нашей жизни, нам подобает иметь и возделывать ту же печаль. Однако существует и иная причина для печали – это отпадение от страны подлинного рая в область страдания и страстей.

Это отпадение является таким горем, что оно даже скрывает всю драму удаления от Бога, лишения зрения Его «лицом к лицу», беседы с Ним, лишения вечной жизни, спрославления с ангелами. Кто же, когда осознает все то, чего лишился не восскорбит? Задается таким вопросом Святитель. И он всех верующих, которые живут «в сознании такого лишения» побуждает восскорбеть и очиститься с помощью божественной печали от «скверны, приключившиеся вследствие греха». Это побуждение святителя Григория находится в полном соответствии с побуждением и переживанием Церкви, которая в песнопениях сырной недели призывает христиан пребывать в дни Святой Четыредесятницы в воспоминании об удалении от потерянного рая, печалиться о такой погибели.

Печаль, согласно аскетическим воззрениям Фессалоникийского святителя, является естественным и самопроизвольным проявлением пораженности души грехом, которое приводит к покаянию. Святитель использует замечательный пример для того, чтобы доказать, что повреждение человека является именно тем, что и вызывает боль, и при этом в каждом таком случае покаяния происходит то, что она то и подает душе только радость и утешение. Он говорит, что как некоему у которого поврежден язык, а он оказывается пораженным членом в организме человека, и чтобы человеку языком ощутить сладость меда, необходимо излечить его поврежденность.

Григорий Палма, вникая в содержание второго блаженства нагорной проповеди Христа, которое относится к печали, устанавливает, что Христос верно поставляет это блаженство после духовной нищеты по той причине, что печаль сопровождает духовную нищету и сосуществует ей.

Характерным признаком человека, которые имеет печаль по Богу является отказ переносить или сваливать на других какую-либо ответственность за свои грехи. Основополагающим принципом на который указывает свт. Григорий Палама когда он говорит о печали по Богу является порицать самого себя за наши грехи и всячески избегать перелагать ответственности за грех на других. Впрочем это переложение ответственности за нарушение заповеди Божией Адамом на Еву лишило их спасительной печали покаяния (Быт. 3, 12-13).

Печаль является для души неотъемлемым ее состоянием, в котором пребывает смирение. В начале оно ведет к страху наказания. Оно приносит образы страшных наказаний, как они изображены Господом в Евангелии, которые будут еще более ужасными в вечности, которая настанет. Так человек, который здесь скорбит о своих грехах и укоряет за них самого себя, избегает выше указанного, безутешной и не имеющей конца печали, которая рождается в тех, которые подвергаются наказаниям и приходят к познанию своих грехов. Там, а аду, у души человека, находящейся без какой-либо надежды на изменение или спасение, увеличиваются ее душевное страдание в печалех из-за отсутствия выбора для совести. И это единственная и продолжительная печаль, поскольку человек не знает времени их конца, что является причиной другой скорби, и страшной тьмы, и огня без росы, что ведет к невыразимой бездне уныния. В качестве противоположного Адаму и Еве примера свт. Григорий Палама приводит Ламеха, который пришел к самоукорению и скорби о своих грехах.

Самоуничижение и переживание за греховность является состоянием, которое приуготовляет душу к печали. Во многих случаях, говорит Святитель, как мысленный груз поверх рассудочной части души, самоуничижение давит, угнетает и сжимает таким образом душу, чтобы ему превратиться в спасительное вино, которое «веселит сердце человека». Этим вином является умиление, которое является радостью в печали, а она вместе с действующей частью души сдавливает и страстную ее часть. А так как она освобождает душу от темной тяжести страстей, она ее наполняет блаженной радостью.

Одним из основополагающих взглядов в богословии о печали является то, что в нем участвует не только душа, но и тело. И «утешение» о котором в блаженствах говорил Господь относительно плачущих, является плодом, который воспринимается не только душой, но, как подчеркивает свт. Григорий Палама, «и тело многообразно причастно» ему. Действенным доказательством этой реальности являются «горькие слезы у скорбящих о своих грехах».

Плодом печали по Богу является даже и утверждение человека в добродетели, как говорит апостол Павел, некая «печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению» (2 Кор. 7, 10), поскольку согласно мысли святителя Григория Паламы, человек может и стать нищим ради Бога и духовно смириться, но если не восприимет печаль по Богу, то легко изменится его состояние, и он может возвратиться к абсудрдным и греховным делам, которые он оставил. И он вновь станет нарушителем заповедей Божиих, поскольку в нем вновь полыхает стремлением желанием жить греховно. Но если человек пребудет в бедности, которую ублажал Господь, и станет взращивать в себе духовную печаль, тогда он утвердится и укоренится в духовной жизни, тем самым изгоняя опасность возвратиться туда, что он оставил.